Имплицитное в лексической системе языка и регулярность моделей словообразования

Михаил Эпштейн

Я буду говорить про имплицитное не в речи, а в языке, в системе словообразования. Русский язык, синтетический по своему строю, богат словообразовательными возможностями, но реализует их в очень ограниченном масштабе.

Борьба системы и нормы. Понятие импликосферы.

У языка есть два измерения, которые обычно обозначаются как "система" и "норма". Норма - это тот язык, на котором мы говорим, который считаем правильным и преподаем в школе, язык грамматик, учебников и словарей. Как определяет энциклопедический словарь, "норма - это совокупность наиболее устойчивых традиционных реализаций языковой системы, отобранных и закрепленных в процессе общественной коммуникации..., совокупность стабильных и унифицированных языковых средств и правил их употребления, сознательно фиксируемых и культивируемых обществом..." [1]

Итак, норма - это "реализация языковой системы". А что же такое сама языковая система? По определению  того же словаря, это "множество языковых элементов любого естественного языка, находящихся в отношениях и связях друг с другом, которое образует определенное единство и целостность".  [2] Если норма - это устойчивая  реализация системы, то система - это потенциальность языка, которая не исчерпывается никакой конкретной реализацией. История языка есть история борьбы системы и нормы, а также постепенного расширения нормы под воздействием системы, все более полно раскрывающейся в историческом бытии языка.

Есть еще один уровень языка, который находится между системой и нормой. Это совокупность языковых единиц, которые имплицитно предполагаются системой, образуются на ее основе и по ее правилам, но не входят в норму. Эту промежуточную сферу, которая опосредует языковую систему и речевую норму, я назову импликосферой. Это сфера импликаций, как словообразовательных операций, и импликативов, как языковых единиц, потенциально образуемых, но регулярно не фиксируемых в речи. Применительно к лексической системе языка, импликосфера - это совокупность тех лексических единиц, которые имплицируются языковой системой, т.е. существуют в скрытом виде, не проявленном речевой нормой. Например, если есть слова "приятель", "учитель" и "посетитель", то по той же весьма продуктивной модели могут производиться и слова "влиятель", "обсуждатель" и "решатель", которые входят в импликосферу данной модели. "Кто они были в юности, приятели и влиятели мои?" "Обсуждателей здесь много, а решатель один – я". Импликосферу нельзя отождествлять с языковой системой, поскольку последняя состоит из правил и отношений элементов, но нельзя отождествлять и с нормой, поскольку единицы импликосферы, как правило, не употребляются в речи и не осознаются носителями языка. Импликосфера – это область потенциального в языке, гораздо более богатая, чем область актуального.

Вообще импликацией (от лат. implico, тесно связываю) называется логическая связка, обычно выражаемая соотнесением союзов «если… то…». То, что следует за "если," – это антецедент, или предпосылка; то, что следует за "то", – консеквент, область имплицируемого, предполагаемого. Применительно к языку, то, что следует за "если" – область эксплицитного, то, что следует за "то" – импликосфера. Наличие определенных слов имплицирует возможность других слов, производимых по той же устойчивой модели.

Я приведу пример из Владимира Даля, словарь которого остается и до наших дней самым подробным воссозданием импликосферы русского языка. Гнездо заглавного слова "ПОСОБЛЯТЬ" у Даля включает 28 однокоренных слов. Из них всего четыре общеизвестных, входящих в современную языковую норму: литературные пособие и пособник (-ница) и разговорное пособлять. К этому добавлены несколько диалектных слов, область распространения которых Даль добросовестно указывает.  Например, пособлины и  пособнище (пособие, помощь) - псковские и тверские слова. Но бОльшая часть слов даны без всякой диалектной метки:  пособ, пособленье, пособный, пособливый, пособствовать, пособщик, пособствователь...   Что это за слова?   Даль не указывает на их источники, и можно предположить, что они внесены им для полноты корневого гнезда. Это имплицитные возможности языка, проявления его системности в виде слов–импликативов, которые Даль эксплицирует. Модели образования существительных с нулевым окончанием (пособ), или обозначений деятеля с суффиксом -щик-  ( пособщик), или прилагательных с суффиксом -лив- (пособливый) активно присутствуют  в русском языке, и В. Даль пополняет гнездо этими типическими словообразования, показывая системность языка в действии.

У далевского словаря, как известно, нашлись критики, которые указывали на нехватку эмпирических свидетельств бытования того или иного слова.  Вот как сам  Даль отвечает на эти упреки: "...На что я пошлюсь, если бы потребовали у меня отчета, откуда я взял такое-то слово? Я не могу указать ни на что, кроме самой природы, духа нашего языка, могу лишь сослаться на мир, на всю Русь, но не знаю, было ли оно в печати, не знаю, где и кем и когда говорилось. Коли есть глагол: пособлять , пособить, то есть и посабливать, хотя бы его  в книгах  наших и не было, и есть: посабливанье, пособление, пособ и пособка и пр."[3] Здесь Даль отчетливо использует импликацию как логическую связку: "коли есть… то есть и…" Эта связка отсылает от наличия определенных слов в языке к возможности других слов, образованных по устойчивым моделям. То, на что Даль ссылается ("сама природа, дух нашего языка"), - это и есть системность языка, которая действует независимо от того, встречаются ли в книге или в речи факты употребления этих слов. Следовало бы только оговорить, что бытие глагола "пособлять", стоящего в антецеденте, после "если", и других слов, стоящих консеквенте, после "то", различается как эксплицитное и имплицитное. Словарь В. Даля, как мы дальше покажем, есть в значительной своей части словарь русской импликосферы. Каждое корневое гнездо строится, в сущности, как связка импликации, как логический вывод из наличия определенных слов (сначала общеизвестных, затем местных), к системной возможности других слов, имплицитно заложенных в системе русского словообразования. От слов нормативных – к диалектизмам и далее к импликативам.

Системные сверхряды и лексическое склонение

Лексические импликативы - это слова, которые образуются по правилам лексико-морфологической системы данного языка и обладают конкретным лексическим значением, но в силу причин, скорее внеязыковых, чем внутриязыковых, не вошли в состав речевых норм. Например, один из элементов глагольной системы русского языка - образование переходных глаголов от имен существительных и прилагательных посредством приставки "о-" ("об-"): "свет - осветить", "круглый - округлить", "новый - обновить", "домашний – одомашнить" и т.д. По этой модели образуются десятки глаголов, но ее возможности далеко не исчерпаны  их наличной реализацией, т.е. "нормой". В ряду возможных образований - те слова, которые уже были сотворены поэтами: "омОлнить" (А. Белый), "онебЕсить" (И. Северянин),  "огрОмить" (В. Маяковский). "Мир огромив мощью голоса, иду  - красивый, двадцатидвухлетний". Такие слова называют "потенциальными", поскольку они входят в ряд системных возможностей языка. Многие потенциальные слова постепенно актуализируются в языке, входят в норму, а тем самым и расширяют ее. Например, к числу вполне нормативных лексических единиц  уже можно отнести глаголы "озвучить" и "оцифровать", которые еще недавно, 10-15 лет назад, были всего лишь потенциальными словами. А на подходе еще множество слов, образованных по той же модели и уже находящих применение в речи. Например, в интернете встречается около 3700 случаев употребления глагола "осетить" и 2900 - "обуютить", причем эта статистика относится только к инфинитиву.

Слова, которые я привожу далее, принадлежат импликосфере русского языка, это лексические импликативы. Ниже приводится фрагмент импликосферы переходных глаголов, образуемых приставкой "о/об" от именных основ.

осЕтить-  перенести в сеть, вывесить, опубликовать в сети. Можно осетить: роман, журнал, бумажные издания, книгу, бизнес, полемику, дискуссию, агентство, проблему, выборы...

Твой бизнес давно пора осетить, он не может двигаться только бумажной рекламой.

обуЮтить - сделать уютным, придать уютности.

Как нам обуютить Россию? - Сначала попробуй обуютить свой дом.

ожУтить - сделать жутким, придать жуткости.

Современная массовая культура стремится ожутить явления, чтобы эмоционально взбодрить психику, уже притупленную воздействием масс медиа.

особЫтить - насытить событиями, придать больше событийности.

С утра он уже начинал  думать, как особытить день.

опривЫчить - сделать привычным, ввести в привычку.

Чтобы опривычить ремни безопасности, пришлось ввести штраф.

остолИчить - сделать столичным, превратить в столицу.

Нынешние власти пытаются остоличить Питер, свою малую родину.

оглагОлить - сделать глаголом, превратить в глагол.

Приставка "о" позволяет в принципе оглаголить любую именную основу.

Наряду с переходными глаголами по той же модели образуются и непереходные, возвратные глаголы с постфиксом -ся.

    Переехал в Москву, остоличился и с деревенскими уже не  знается.

Ты куда, за книгами? - Нет, я уже окнижился.

Все вышеприведенные слова: одомашнить, озвучить, опривычить, остоличить, ожутить и пр. – составляют импликосферу переходных глаголов, образованных посредством приставки "о" от именных основ. В целом этот ряд можно назвать системным сверхрядом или сверхпарадигмой, поскольку он включает не только эксплицитные, но и имплицитные лексические единицы, которые образуются по правилам системы, но еще не эксплицируются нормой.

В импликосфере производство новых слов выступает как регулярный процесс, нечто вроде лексического склонения. Грамматическое склонение, как известно, предполагает регулярность образования форм падежа, числа, рода у существительных и прилагательных. Столица, столицы, столице, столицу, столицей, о столице. Это грамматические формы одного слова. Лексическое склонение производит множество слов от данного морфологического элемента, например, корня, используя все регулярные возможности словопроизводства. Например, приставочно-суффиксальный: остоличить(ся), застоличить(ся), перестоличить(ся), расстоличить(ся) и т.д.

Серега совсем застоличился, к нам в деревню носа не кажет.

Как-то она с испугу перестоличилась, ходит расфуфыренная, сразу видно, что недавняя лимита.

Пяти лет, проведенных в Москве, как ни бывало. Николай быстро расстоличился и надел на себя хомут сельского учителя: днем школа, вечером огород.

Под лексическим склонением я имею в виду регулярность форм словообразования, происходящего в импликосфере. Отдельные слова, выходящие из импликосферы в актуальную речь, часто воспринимаются как новые, необычные, но они всего лишь обнаруживают действие системных законов словообразования. И чем более эксплицируются в речи эти возможности системы, тем богаче, гибче, свободнее становится речь в выражении всех доступных ей смыслов.

При этом лексическое склонение все-таки отличается от грамматического тем, что слово, как носитель лексического значения, более синтетическая языковая единица, чем грамматическая форма, и даже самые регулярные модели словообразования не обеспечивают предсказуемости значений в производных словах. Известен пример М. В. Панова: утренник, дневник, вечерник, ночник, где суффикс –ник- в сочетании с корнями, обозначающими части суток, дает совершенно разные значения производных слов: утренний праздник, книжка для подневных записей, студент вечернего отделения, осветительный прибор. Поэтому в лексическом склонении нельзя ограничиться приведением лишь формальной парадигмы, – необходимо толковать значения тех слов, которые имплицируются данной моделью, с учетом возможностей их употребления в речи. Это отвечает хлебниковскому критерию: "Новое слово не только должно быть названо, но и быть направлено к называемой вещи." [4]. Поэтому словарь импликосферы, как и любой толковый словарь, должен содержать толкования импликативов и примеры их употребления в типовых речевых и ситуативных контекстах. Склонять морфему лексически, образуя целый сверхряд одноморфемных слов, – это не формальная работа, это работа порождения и описания новых смыслов, В отдельных случаях ее выполняет поэт или писатель, создатель новых слов, а систематически – лингвист, экспликатор импликосферы.

У каждого словообразовательного элемента языка есть своя парадигма лексического склонения, свой ряд импликативов. Есть своя импликосфера у суффикса прилагательного "лив" со значением склонности, предрасположенности к определенному действию, состоянию, чувству (по типу "завистливый", "удачливый"): "ненавистливый" - склонный к ненависти, "запретливый" - склонный запрещать, "цитатливый" - склонный много цитировать. Прилагательные с корнем "ход" и суффиксом "чив": "входчивый" – способный войти через любые двери; "сходчивый" – легко сходящийся с людьми; , "уходчивый" – легко уходящий от погони или склонный уходить от близких ("уходчивый преступник", "уходчивый муж"); "подходчивый" – обладающий хорошим подходом ("подходчивая учительница"). Есть свои импликосферы и у корневых морфем. Например, у корня "сет'" – "осетить", "осетенеть", "сетеход", "сетелаз", "сетебоязнь", "сетеведение", "сетевед". У корня "молк/молч" – "вымолчать", "перемолкнуться", "молчь", "молчба". У корня "люб" – "любля", "любь", "слюбиться", "залюбь", "недолюбок", "любитва", "солюбие", "разлюбчивый", "равнолюбие" и др.

Импликосфера постепенно находит свою экспликацию в речевых практиках, лексически их обогащая. Система языка, действуя через импликосферу, постепенно одерживает победу над нормой и раздвигает ее границы. При этом норма, со своей стороны, отчаянно сопротивляется и с большой неохотой впускает в себя новые слова. Слово "озвучить" вызывало и сейчас еще вызывает обструкцию у некоторых пуристов, а слово "оцифровать" было принято в технический, а затем и публичный язык за неимением альтернативы ("дигитализировать" - слишком громоздко и специально).  Причем это не бессмысленное упрямство, у нормы есть свой резон: если все имплицитные слова разом окажутся "в норме", общество может не переварить такого избытка средств выражения, возникнут трудности взаимопонимания. Поэтому процесс перехода системы в норму - исторически долгий и трудный, но тем не менее - процесс, который можно и должно ускорять по мере того, как ускоряется развитие глобальной информационной сферы и ее запросов к каждому национальному языку.

Импликосфера в Словаре Владимира Даля.

Импликосфера русского языка остается почти неисследованной в своем выразительном богатстве и словотворческом потенциале. В лингвистике выделяются только отдельные, единичные проявления этой импликосферы – так называемые "потенциальные слова", т.е. окказиональные слова, которые образуются по регулярным моделям, типа "слонятина", "китятина" (суффикс "атина/ятина" со значением "мясо животного", по модели "телятина, зайчатина"). Но никакого систематического интереса к этим потенциальным словам лингвистика не проявляет, поскольку они, с одной стороны, окказиональные, т.е. не являются устойчивыми фактами речи; с другой стороны, они образуются по обычным, продуктивным словообразовательным моделям, которые не представляют никакой интересной аномалии с точки зрения изучения авторской поэтики. Это слова несуществующие в общей речи и вместе с тем ничьи, анонимные, лишенные печати индивидуального авторства. Поэтому они попадают в мертвую зону между лингвистикой и поэтикой, между лексикологией и стилистикой, между общеязыковыми явлениями и авторским творчеством. Между тем именно импликосфера является важнейшим посредником между языковой системой и речевой нормой. Именно через импликосферу системные возможности языка постепенно реализуются в речевых практиках, находят отражение в словарях и грамматиках.

Наиболее полное описание импликосферы русского языка мы находим у Вл. И. Даля. Откуда в его "Толковом словаре живого великорусского языка" такое беспрецедентное количество слов - 220 тысяч? [5] За истекшее с тех пор полтора столетия множество новых слов вошло в русский язык  - а между тем самый полный, ныне издаваемый Большой академический словарь русского языка обещает в своих 30 томах вместить только 150 тыс. слов, т.е. две трети от объема далевского Словаря. Объясняют это обычно тем, что у Даля много местных, областных, диалектных слов. Это верно, но есть и другая причина. Далевский словарь -  не нормативный и не чисто дескриптивный, но системный словарь, словарь русской импликосферы. Это значит, что он воспроизводит не только то, что говорится (наряду с тем, что пишется), но и то, что говоримо по-русски, т.е. те слова, которые не входят ни в литературную норму, ни в этно-диалектную реальность русской речи, но имплицируются лексико–морфологической системой русского языка, принадлежат его словообразовательному потенциалу.

Я уже приводил примеры из гнезда "ПОСОБЛЯТЬ". Точно так же в гнездо "СИЛА" В. Даль вносит, помимо общелитературных и диалектных слов, еще и ряд имплицитных, "системных" (без помет): силить, силовать, сильноватый, сильность, сильноватость, силенье, силованье, сильнеть, силоша, силован, силователь, сильник. Ни одного из этих слов нет в "Словаре церковно-славянского и русского языка, составленном вторым отделением Академии Наук" (114 749 слов), который вышел в 1847 г., всего за 16 лет до первого издания далевского словаря. Вряд ли все эти слова вдруг разом вошли в язык  за такой короткий промежуток времени, скорее, это словообразовательный сверхряд, включающий наряду с узуальными и локальными словами имплицитные единицы,  т.е. образцы возможных словообразований.

Даль назвал свой труд "Толковым словарем живого великорусского языка". В каком смысле "живого"? Думается, не только в том смысле, что этот язык живет в речи, в общении людей, не вмещается в литературную, книжную норму. Он живет не только как речь, но и собственно как язык, он живой, потому что пополняется новыми словами, богат возможностями живого словообразования. Живет то, что растет, и Даль показывает, как слова растут из своих корней и основ, заполняя все корневые гнезда, так что самые разные возможности словообразования не оставлены без внимания. Каждое гнездо набито до отказа всеми производными от данного корня. В этом суть: Даль работает лексическими  сверхрядами.  Он эксплицирует то, что имплицитно заложено в лексической системе языка. Поэтому почти в каждом гнезде на несколько общеизвестных, "общеязыковых" слов приходится большое число областных и еще большее число имплицитных слов,  порожденных словообразовательной системой русского языка и иллюстрирующих производительную мощность и емкость этой системы. Даль приводит слова от данного корня, считаясь не с фактами их употребления, но с возможностью их образования. Отсюда и мощное воздействие далевского словаря на читателей и особенно на писателей. Это словарь не столько для справочного использования, сколько для пробуждения вкуса и творческой способности к языку. Ни один из академических словарей не сравнится с далевским в представлении словообразовательного богатства русского языка, в передаче его созидательного духа. Не случайно этой книгой пользовались - и вдохновлялись ею  - столь разные писатели, как А. Белый и В. Хлебников, С. Есенин и А. Солженицын.

Считается, что в Словаре Даля  около 7%, т.е. 14 тысяч им самим придуманных слов. [6] Я не удивился бы, если бы при более тщательном подсчете их оказалось бы гораздо больше. И вместе с тем я бы уточнил, в каком смысле они являются "выдумками", новообразованиями Даля. В таких словах, как посабливанье, пособный, пособливый, пособщик и т.п., нет ничего особенно оригинального, сочиненного (в отличие, например, от хлебниковских, индивидуально окрашенных неологизмов, часто нарушающих общeпринятые модели словопроизводства). Вряд ли мы встречали когда-либо раньше слова "силить", или "сильнеть", или "сильноватый", но значение их  общепонятно, поскольку они строятся по устойчивым, продуктивным моделям. Это не авторские слова, но импликативы: они демонстрируют не изобретательность словотворца, а порождающие модели языка. Их автор – сам язык. Импликосфера выявляет важнейшее свойство языка: его способность творить по правилам собственной системы. Язык – это не просто система, это система-творец.

Необходимость изучения и воссоздания импликосферы. Регулярность словообразовательных моделей

Исторически язык развивается по мере перехода его импликосферы в речевые практики. Беда в том, что самостоятельно работающей словопроизводящей системой русский язык еще не стал - слишком велико в нем давление нормы, которая "держит и не пущает". Поэтому в русском языке сравнительно мало регулярных моделей словообразования и огромное число единичных случаев, "аномалий", исключений из правил. Возможно, отсюда же и непрерывный, все усиливающийся поток иностранных заимствований, которые приходят на то пустующее место, которое могло бы быть занято русским словом, свободно произведенным по законам  языковой системы. 

Как известно, историческая проблема рoссийского общества в том, что у него мало внутренней системности, связности, оно внутренне анархично, и именно поэтому порядок силой навязывается извне, как тоталитет, авторитарность, властная вертикаль.   То же и с языком: в нем слишком много случайного, произвольного, единичного, и отсюда диктат нормы, догматизм правил и исключений. Пространство русского языка очень разреженно, как и географическое пространство. Большое число моделей присутствует в очень ограниченном числе реализаций. По наблюдению Г. О. Винокура, "вряд ли вообще в русском языке можно найти ряд таких аффиксов, которые бы все целиком, как парадигма, одинаково участвовали бы и в образовании однотипных слов от более или менее значительного числа основ. Какое-то количество подобных параллельных образований непременно должно быть, потому что иначе в языке не было бы и соответствующих морфем. Но сплошь да рядом наблюдаем или отсутствие ожидаемого образования от одних слов при наличии его в других однотипных случаях, или же однотипные по функции образования, создаваемые разными аффиксами. Именно поэтому и невозможно сказать заранее, какие из таких образований действительно существуют в языке, а каких нет в употреблении и даже в возможности". [7] Например, от существительных среднего рода 2 скл. на "-о" прилагательные образуются с разными суффиксами: "окно - оконный", "полотно - полотняный", "село - сельский", "волокно - волокнистый". Почему не "полотнистый" или не "сельный" или не "оконский"?

Отсюда же и проблемы морфологического членения русского слова.  По наблюдению А. И. Кузнецовой и Т. Ф. Ефремовой, авторов самого большого "Словаря морфем русского языка", "в русском литературном языке нередко не оказывается других слов, содержащих такой же, как членимое слово, корень, который служил бы подтверждением правильности произведенного членения. /.../ ...Не только корни, но и достаточно большое число суффиксов являются аномальными, единичными в языке, существующими в одном-двух вариантах как остаток после выделения корня..." [8]  Далее, по подсчетам  тех же авторов, "связанные основы (например, обуть, принимать, рисовать, свергать и др.)... составляют в русском языке... до 30% слов". [9] Это значит, что корни этих слов не выделяются в качестве самостоятельных производящих единиц: например, в слове "рисовать" корень "рис" дан в связке с суффиксом "-ова", а  в слове "рисунок" - в связке с суффиксом "-унок". Такая связанность мешает свободному процессу словообразования с данными корнями, а также и с теми морфемами (префиксами, суффиксами), которые оказываются в одной с ними связке.

Вся эта "аномальность" и "склеенность" словообразующих элементов показывает, как нуждается русский язык в дальнейшей разработке своей словообразовательной системы, чтобы каждая морфема, включая корневые, могла иметь свой определенный, ясный круг значений и регулярно производить слова с этими значениями. Для того и нужно лексически склонять каждую морфему, включая ее во всевозможные словообразующие сочетания с другими морфемами, чтобы они не "залеживались"  внутри одного или нескольких слов, а шли в сборку, свободно стыковались бы друг с другом, пополняя лексический запас языка.  Где регулярность, там и производительность; где четкая выделенность морфемы, там и возможность для ее свободного сочетания с другими морфемами в новые слова...  Тогда пространство языка уплотнилось бы по мере выявления его внутренней системности и одновременно возрастающей свободы лексических новообразований. Системность - это и есть путь к свободе, преодоление анархизма (произвола) и догматизма (нормативности), которые, к сожалению, хорошо дополняют друг друга.

Богатство русской языковой импликосферы требует разработки экспликативных методов в языкознании. Это работа по наладке языковой системы, усилению системных начал в языке. Это работа и теоретическая, и практическая: каждый акт описания системы становится перформативным , т.е. осуществляет то, что описывает, демонстрирует новую возможность самой этой системы, раньше еще не реализованную.   Если мы пытаемся не фактуально, но системно описать значение приставки "о", то приходится учитывать не только наличные слова: "осветить", "округлить", "осушить"и т.д., но и все импликации данной модели, все возможности регулярного образования глаголов с этой приставкой: осетить, оглаголить, остоличить, обуютить...  Необходимо брать весь сверхряд таких образований, включая и эксплицитные, и имплицитные его члены; а тем самым и превращать их в новые элементы расширенной лексической системы языка.

Такова задача экспликативной лингвистики, исследующей систему языка и одновременно демонстрирующей возможности этой системы путем экспликаций, т.е. практических  новообразований, которые в свою очередь могут быть усвоены языком, найти применение в речи. Исследование и воссоздание импликосферы русского языка, а также системная ее экспликация, проводимая средствами и художественной литературы, и экспериментальной лингвистики, могли бы значительно ускорить процессы системообразования в лексике русского языка, усилить производительный потенциал его моделей.[10]

 Примечания

1.  Языкознание. Большой Энциклопедический словарь.  М.: Большая Российская энциклопедия, 1998,  С. 337.

2. Там же,  С. 452.

3. Владимир Даль. Толковый словарь живого великорусского языка. М., Государственное 
издательство иностранных и национальных словарей, 1955, т.1, С. LXXXYIII.

4. Хлебников В. Собрание произведений: В 5 т. / Под общ. ред. Ю. Тынянова и Н. Степанова. Л.6 Изд-во писателей, 1928--1933. Т. 5. С. 233--234.

5. В 3-м издании, 1903 года, под редакцией академика И. А. Бодуэна де Куртенэ. О количестве слов в 3 и 4-ом изданиях далевского словаря писал В. В. Виноградов: "Благодаря дополнениям объем словаря Даля увеличился приблизительно на 15%. В него вошло не менее 20 000 новых слов". Виноградов В. В. Толковые словари русского языка [1941], в его кн.  Избранные труды: В 5 т. Т. 3. Лексикология и лексикография. М., 1977. С. 230.

6. "В Словаре Даля действительно имеется немало слов (около 14 тыс.), которые являются его новообразованиями." Т. И Вендина. В. И. Даль: взгляд из настоящего. Вопросы языкознания, 2001, 3, с. 17.

7. Г.О. Винокур. Форма слова и части речи в русском языке, в его кн. Избранные работы по русскому языку. М.:1959, С. 400

8. А. И. Кузнецова, Т. Ф. Ефремова. Словарь  морфем русского языка, М.: "Русский язык",  1986,  С. 11.

9. Там же, С.12.

10. Такая работа уже десять лет проводится автором данной статьи в его Проективном словаре русского языка. Электронная версия словаря "Дар слова" выходит еженедельно с апреля 2000 г. У нее 4400 подписчиков. Все выпуски  (341 на май 2010 г.) - по адресу http://www.emory.edu/INTELNET/dar0.html 
На электронную рассылку  "Дара слова" (бесплатную) можно подписаться по адресу: http://subscribe.ru/catalog/linguistics.lexicon Подробнее некоторые проблемы этой работы обсуждаются также в статьях Михаила Эпштейна: Русский язык в свете творческой филологии. "Знамя", 2006, 1, С. 192-207; Добро и зло в зеркале русского языка. "Континент", 132, 2007. О творческом потенциале русского языка. Грамматика переходности и транзитивное общество. "Знамя", 3, 2007, 193-207.