Проективный лексикон русского языка. 16 мая 2011

Слова о живом

Чего не хватает стране "мертвых душ"? Конечно, жизни. Да и в русском языке запас слов о живом убывает. В Словаре церковно-славянского и русского языка 1847 г. представлены такие слова:

живитель и живительница - оживляющий (ая) что-л.

живодеятельный – возбуждажщий к жизни

живоначалие - причина или начало жизни

живоносец – приносящий жизнь

живоносный – носящий в себе жизнь

живодатель, жизнодатель

жизнотворец

жизнёночек – ласкательное название любимого человека.

Всех этих слов в языке не осталось. Можно ли объяснить, почему слово "живодатель" исчезло, а слово "живодёр" сохранилось и знакомо каждому? Такова наша история. По жизни и слова о жизни. Но можно думать и иначе: слова о жизни тоже определяют ее свойства, расширяют нашу способность воспринимать живое и отличать его от мертвого. В этом выпуске - словопонятия о живом сердце и живом уме.

1. Живосердечие

Есть одно качество, которое я с недавних пор стал острее воспринимать в людях, но не мог найти для него слова. И вот слово нашлось, и я могу им поделиться. Живосердечие. Это не то же самое, что сердечность, или добросердечность, или сердобольность. Сердечный человек во всем тебе посочувствует, примет близко к сердцу твои переживания. Добросердечный окажет помощь, окружит заботой и участием. Это сердечность отклика, содействия. А у живосердечного человека сердце бьется с опережением, он всюду вносит жизнь, и какие-то светлые, радостные блики начинают играть на лицах тех, кто его окружает. Он как бы заводит своим сердцем других людей, делает их внутренне живее, подвижнее, смелее. Причем этот завод осуществляется не какой-то правильной идеей, важностью дела или проекта, а быстротой и наполненностью сердечной жизни, которая невольно передается окружающим. Собственно, "эмоция" – это и означает "движение из " (от лат. e-movere), она движет человеком изнутри, а затем приводит в движение остальных. Безо всяких намерений, одним своим присутствием живосердечный поднимает эмоциональный тонус, увлекает, повышает градус существования, осердечивает все вокруг.

Это свойство живосердечия, или творческой эмоциональности, не зависит ни от ума, ни от веры, ни от прочих добродетелей. Оно одинаково часто – точнее, одинаково редко – встречается среди верующих и неверующих, образованных и необразованных, удачливых и неудачливых… Зависит от возраста: дети почти все живосердечны, а потом это остается уделом очень немногих. Зависит от пола: женщины в целом живосердечнее мужчин. Недаром самый известный литературный образ живосердечия - Наташа Ростова. Кстати, назвать ее добросердечной язык не поворачивается (княжна Мария гораздо добросердечнее) – она именно что живая сердцем, подвижная и движущая, живущая и живящая. А в реальности мне первой вспоминается Наталья Леонидовна Трауберг, известная как переводчица Г. Честертона и К. С. Льюиса. Со всеми своими многочисленными друзьями она делилась жизнью как процессом, который застигает нас врасплох и полон нечаянностей и удивлений. Сама жизнь для нее была творением, непрерывно происходящим здесь и сейчас, и чудо этого творения она переживала с детской непосредственностью.

Насколько это редкое свойство, свидетельствует его неосознанность и невыговоренность в языке. На тот момент, когда вы это читаете, во всем рунете нет ни одного случая употребления слов "живосердечие", или "живосердечный", или "живосердечная". Надеюсь, появятся.

2. Живоумие

В кафе вбежали французские школьники, и от их насмешливых лиц, быстрых реплик, отточенных жестов сразу повеяло живым умом, или тем, что Блок назвал "острым галльским смыслом"...

Вот этого живоумия очень недостает в России. Здесь ум даже очень умных людей, таких, как Л. Толстой, Вл. Соловьев или П. Флоренский, склонен как-то застывать в величественных, но негибких конструкциях мысли. Напирать на какие-то идеи до упора, вместо того, чтобы видеть их оборотную сторону, играть обеими сторонами, насмешничать над собой, передразнивать собственные потуги на абсолютную истину, а попутно открывать много относительных истин. Или, напротив, ум ведет себя очень нервно, как у Достоевского или В. Розанова, глумливо, издевчиво, фельетонно, но в этой желчности тоже чудится что-то нездоровое, склонное к припадку: вот-вот мысль забьется в судорогах, как у подпольного человека, опровергая "дважды два – четыре". Пожалуй, органически живоумным был только Пушкин, воспитанный на галльской культуре, и оттого мы так за него хватаемся, растаскиваем на все случаи жизни, но его на всех не хватает. Мысль Пушкина (вне художественных сочинений) редко бывает глубока, но она грациозна, естественна, не зациклена на определенных понятиях, не долбит в одну точку, но легко перебегает от понятия к понятию, точным прикосновением его оживляет. Вот маленький пример пушкинского живоумия (исхожу из того, что тремя звездочками он обозначил самого себя): "Острая шутка не есть окончательный приговор. *** сказал, что у нас есть три «Истории» России: одна для гостиной, другая для гостиницы, третья для гостиного двора."

А в современной словесности самые живоумные авторы – Александр Генис и Дмитрий Быков. Они берутся судить обо всем на свете и любят загнуть, но так же легко и разгибают собственные загибы, оговариваются, заходят с изнанки. Живой ум находит сходство в удаленных вещах, умеет разграничивать близкие вещи, но при этом не ищет панацеи в одной идее. Живой ум не прекращает процесса мышления и не подменяет его актом внезапной веры, великого прозрения, якобы посланного свыше. Живой ум умеет быть насмешливым, но при этом не впадает в обратную крайность – паясничанья, выворачивания наизнанку здравого смысла, изничтожения азбучных истин, нервного смешливого тика, злого захлеба (что есть у Ф. Достоевского и особенно В. Розанова). Мне представляется, что живоумие важнее для судеб российской интеллигенции (имею в виду и социальный слой, и интеллектуальную способность), чем глубокомыслие, которое утопает (и впадает в утопию) на мелких местах. Среди плодов глубокомыслия – и доморощенная эсхатология, углядывающая конец света за каждым углом, и конспирология, подозревающая всемирный заговор за малейшим нарушением обычного хода вещей.

В России есть сильная традиция антиинтеллектуализма, "умоборчества": дескать, ум враждебен живой жизни и не способен ее понять. Но это свойство именно здешнего ума, который склонен умствовать, умничать, т.е. обслуживать самого себя. Где неживой ум, там и неумная жизнь, бессмысленная, беспощадная к самой себе. Однако умничанье – это отроческая болезнь ума, свидетельство его незрелости. Вырастая из затянувшегося детства, а в случае с Россией – из средневековья, умный подросток начинает думать до ломоты в мозгу, и ничто живое вокруг уже не радует его. Это такая сумрачная келья мысли. Но потом жизнь берет свое, и само мышление проникается жизнью, что и свидетельствует о переходе к зрелости. Живой ум, не выпрямляющий понятий, но и не ломающий их о колено, нужнее всего зрелой нации, которая не готовится к концу света, не дергается в припадках ясновидения и мироспасительства, а собирается жить долго, терпеливо, со вкусом и в свое удовольствие.

____________________________________________________________

Сетевой проект "Дар слова" выходит с 17 апреля 2000 г. Каждую неделю подписчикам высылается несколько новых слов, с определениями и примерами употребления. Этих слов нет ни в одном словаре, а между тем они обозначают существенные явления и понятия, для которых в общественном сознании еще не нашлось места. "Дар" проводит также дискуссии о русском языке, обсуждает письма и предложения читателей. "Дар слова" может служить пособием по словотворчеству и мыслетворчеству, введением в лингвосферу и концептосферу 21-го века. Все предыдущие выпуски.

Подписывайте на "Дар" ваших друзей по адресу: http://subscribe.ru/catalog/linguistics.lexicon

Клейкие листочки. Философский и филологический дневник М. Эпштейна в Живом Журнале

Клуб СЛОВО на Имхонете: сообщества Словотворчество (новые слова), Слово года, Словопрения (дискуссии о языке)

PreDictionary - английскиe неологизы М. Эпштейна.

Ассоциация Искателей Слов и Терминов (АИСТ) - лингвистическое сообщество в Живом Журнале. Открытая площадка для обсуждения новых слов и идей.

Новые публикации М. Эпштейна (с линками)

Гуманитарная библиотека (философия, культурология, религиеведение, литературоведение, лингвистика, эссеистика)

___________________________________________________________________

Все книги Михаила Эпштейна можно приобрести по интернету, напр., на Озоне. В Москве они есть в магазинах "Библиоглобус" (м. Лубянка, Мясницкая ул. д.6/3, тел. 928-35-67, 924-46-80); "Москва" (м. Пушкинская, Тверская, 8, тел. 629-64-83, 797-8717)) "Фаланстер" (м. Пушкинская, Малый Гнездниковский пер., 12/27, стр.3, вход в арку, тел. 629-88-21, 504-47-95).

Их можно заказать в маг. Книжная лавка при Литературном институте (м. Пушкинская, выход к Б.Бронной, Тверской бульвар, д. 25, вход только с ул. Большая Бронная, тел. (495) 694-01-98; эл. адрес: vn@ropnet.ru). Местоположение на карте.

Философия возможного. СПб.: Алетейя, 2001, 334 сс.

Проективный философский словарь: Новые термины и понятия. СПб.: Алетейя, 2003, 512 сс.

Отцовство. Метафизический дневник. СПб. Алетейя, 2003, 246 сс.

Знак пробела. О будущем гуманитарных наук. М.: Новое литературное обозрение, 2004, 864 сс.

Все эссе, в 2 тт. т. 1. В России; т. 2. Из Америки. Екатеринбург: У-Фактория, 2005, 544 сс. + 704 сс.

Новое сектантство. Типы религиозно-философских умонастроений в России 1970 - 1980-х гг. (серия "Радуга мысли"). Самара: Бахрах-М, 2005, 256 сс.

Великая Совь. Советская мифология. (серия "Радуга мысли"). Самара: Бахрах-М, 2006, 268 сс.

Постмодерн в русской литературе. М., Высшая школа, 2005, 495 сс.

Слово и молчание. Метафизика русской литературы" М., "Высшая школа", 2006, 559 сс.

Философия тела. СПб: Алетейя, 2006, 194 сс.

Амероссия. Избранная эссеистика (серия "Параллельные тексты", на русском и английском) М., Серебряные нити, 2007, 504 сс.

Стихи и стихии. Природа в русской поэзии 18 - 20 веков (серия "Радуга мысли"). Самара, Бахрах-М, 2007, 352 сс.

Энциклопедия юности (совместно с Сергеем Юрьененом). Нью-Йорк: Franc Tireur, 2009, 479 сс. 

Илья Кабаков, Михаил Эпштейн. Каталог. Вологда. 2010, Библиотека московского концептуализма Германа Титова. Малая серия, 344 стр.