1.

   Для всех любящих русский язык самое гнетущее чтение - Словари новых слов и значений. Казалось бы, любимого прибывает, радуйся!  Но суть в том, что русский язык в этих словарях убывает почти с каждым новоприбывшим словом. "На дикую, чужую мне подменили кровь!" - мог бы воскликнуть язык.

Когда я спрашиваю своих филологически наблюдательных друзей, какими словами за последние годы обогатился русский язык, они начинают сыпать англицизмами. Нет, пожалуйста, с русскими корнями, - уточняю вопрос. Оживление быстро затухает, и с трудом из памяти извлекаются "озвучить",  "отморозок", "беспредел", "разборка", "наезжать",  "париться" ("напрягаться") и несколько других столь же не новых и в основном низкородных (блатных)  слов, выскочивших из грязи в князи; список не меняется годами. Между тем  за пять лет нового века английский язык обогатился тысячами новых слов (а значит, и реалий, понятий, идей), созданных на его собственной корневой основе. Приведу несколько примеров, относящихся только к такой узкой области современной англо-американской культуры, как литературная деятельность:  backstory (фактическая, документальная основа художественного вымысла); banalysis  (банализ, банальный анализ); blog (блог, персональный сетевой дневник или форум); belligerati (писатели - сторонники войны и империализма); carnography (описание насилия); bibliotherapy (библиотерапия); fanfic (произведения, создаваемые на тему определенного фильма или телешоу его поклонниками); faxlore, xeroxlore (современный городской фольклор, распространяемый по факсу или на ксероксе); fictomercial (произведение, в которое писатель  за  плату вставляет наименования фирмы и ее продуктов); glurge (сентиментальная история,  распространяемая по электронной почте); Internetese (сетеяз, язык сетевого общения)...

Сравним наши нововведения. Вот объемистый, почти тысячестраничный том - "Новые слова и значения", выпущенный по материалам "замечательного десятилетия" 1980-х  [1] , когда все в России воспрянуло, зашевелилось, стало обновляться, - а язык? Здесь встречаются живые слова: "соразвитие", "распредметить",  "тягомотина",  "добротворчество",  "дурновкусие", "запретитель", "новодел", "новостной", "безбытный", "бардачок" (полочка в автомобиле), "колыхать" (волновать), "накачанный" (о мускулатуре), "захлопать" (оратора); пропущенные ранее в словарях разговорные идиомы - "ложиться на дно", "методом тыка", "уехать за бугор" и т.п.  Но на два порядка больше слов, которые можно назвать "членистоногими" или, по созвучию, "членистологиями", поскольку они механически составляются из готовых частей и не приобретают никакого дополнительного смысла. Вот несколько моделей, каждую из которых можно иллюстрировать десятками или сотнями примеров:

турецко-кипрский, мароккано-израильский, ливийско-чадский

сорокадвухлетний, сорокатрехлетний, девяностооднолетний

девятисерийный, девятимиллионный, десятисерийный

неколхозный, некомсомольский, некапитанский

концерт-митинг, концерт-отчет, концерт-репетиция

литературно-пропагандистский, литературно-публицистический, литературно-артистический

красно-голубой,  красновато-фиолетовый, красно-желто-зеленый

антисикхский, антисирийский, антиникарагуанский

Из 6100 слов, вошедших в это издание, порядка 70%, т.е.  около 4200, по моим подсчетам, являются заимствованиями, как правило, из английского, а из оставшихся 1900 примерно 80% - это членистологии или старые слова, приобретшие новые значения, вошедшие в новые или ранее не зарегистрированные словосочетания, такие как "считать варианты", "играть в чьи-то ворота",  "дети застоя", "по звонку" (по чьему-то указанию). Собственно новых образований из исконных русских корней наберется не более 400-500, и это за целое десятилетие! Да и многие из них - это либо ранее не учтенные родственные слова из других частей речи ("зашоренность" - существительное от "зашоренный", "лебедино" - наречие от "лебединый" и т.п.), либо старые разговорные слова, такие как "ё-моё", "халява"  или "граммулечка", впервые удостоенные включения в словарь. Над всем этим, конечно, царят "латинизмы", прежде всего, англицизмы: "авто-комби", "автомонстр", "автоконцерн", "суперблок", "супергруппа", "суперпроцесс", "супермини-ЭВМ"...

Заглянем в другой Словарь новых слов, вышедший на исходе брежневской эпохи застоя. [2]  Из 3000 неологизмов, которыми только в 1981 г. пополнился русский язык, примерно  80%  -  иноязычного происхождения.  Известно, что в постсоветскую эпоху этот поток расширился и ускорился неимоверно,  так что уже  никто и не считает. Но даже если остаться при  показателе  эпохи железного занавеса, наименьшем из всех возможных, - это означает, что заимствования со средней скоростью 6-7 слов в день продолжают вливаться в русский язык, и так происходило на протяжении почти всего 20-го века.  Соотношение иноязычных и исконных слов стремительно меняется в пользу заимствований, и не исключено, что в скором времени они будут количественно преобладать в русском языке. Словари иностранных слов почти сравняются в объеме с толковыми словарями русского языка. Тогда и возникнет вопрос, какой алфавит более естествен для языка, в котором подавляющее большинство слов  живут, растут, раскрывают свой корневой смысл именно на латинице. Несомненно, Пушкина или Толстого передавать латынью было бы варварством, а вот текст, состоящий в основном из "латинообразных" слов, наскоро сшитых русскими предлогами и союзами, - возможно, такой текст более осмысленно будет выглядеть на латинице, т.е. в исконном виде основной массы своих лексических единиц.

Несколько лет назад мне довелось писать в журнале "Знамя" о латинизации русского письма как о  пугающей, но вполне осязаемой перспективе электронной словесности 21-го века. [3]  Теперь я уже не так уверен, что латинизация алфавита сама по себе большая угроза. Суть не в алфавите, а в лексическом составе языка. Возможная латинизация - это лишь проекция ускоряющейся варваризации.  Русский язык наводняется английскими словами, которые  препочтительно читать на латинице, где их корень и смысл прозрачны.  Скажем, такие расхожие спортивные словечки, как "армрестлинг" (armwrestling), "бодибилдинг" (bodybuilding)  и "виндсерфинг" (windsurfing),  намного лучше выглядят на латинице,  чем на кириллице, как и слова "шоу", "менеджмент",  "экаунтинг".  По-русски они звучат и выглядят дико, мертво, как железобетонная конструкция в березовой роще. А исконно русские слова, например, "зрелище", "представление", "ощущение", естественно, гораздо лучше выглядят на кириллице; передача латинскими буквами,  zrelishche, predstavlenie, oshchushchenie, в свою очередь, убивает их корни, заливает асфальтом.

Приведу в пример недавно прочитанную где-то фразу. Судите сами, в каком алфавите она лучше читается.

бодибилдинг -  бизнес не эксклюзивно для стрэйт мен
bodybuilding - business ne exclusively dlia straight men

Так что  дело не столько в алфавите, сколько в лексическом составе того языка, для которого выбирается  алфавит.  Русскому языку нужно расти из своих собственных корней, чтобы оправдать кириллицу, заслужить ее, как самый ясный и достойный способ представления своей лексики.

                                                2.

Язык - это первичная знаковая система общества, которая обслуживает все его культурные, идеологические, производственные потребности.  Язык - это главный капитал  информационного века, сосредотачивающий в себе большую долю национального богатства, чем нефть, газ и все полезные ископаемые, вместе взятые.  Не случайно самое богатое и динамичное общество в мире, американское, может похвастаться и самым большим словарным запасом (750 тысяч слов)  - и весьма озабочено его приумножением. Во многих ведущих американских газетах и журналах есть регулярные колонки и рубрики, посвященные состоянию английского языка. Лингвисты, журналисты, писатели обсуждают динамику языкового развития, проблемы словообразования, критикуют или поддерживают те или иные новые слова, идиомы, речевые обороты, стилевые тенденции. Английский язык - в центре внимания  американского общества и вызывает горазо более широкий интерес, чем любой вид  деятельности на этом языке, включая литературно-художественную.

Было бы хорошо и российской прессе, прежде всего литературным журналам, усвоить этот хозяйственный подход к языку и приумножению информационного богатства страны.  До сих пор оживление вызывают  в основном вопросы, правильно или неправильно мы говорим, так ли ставим ударение или окончание... Но ведь это только школьное предварение более серьезных вопросов, до которых дело обычно не доходит: изобретательно или бездарно мы говорим, обогащаем или обедняем язык, растет он или убывает  в нашей речи. Правильно ведь можно говорить и на языке людоедки Эллочки (30 слов),  и советские вожди от Ленина и Сталина до Брежнева и Черненко, правленные или не правленные учеными помощниками, писали правильно - зато как убого! Как будто эпоха, провозгласившая людоедство из любви к человечеству, одновременно впала и в языкоедство, сократив язык до немногих "выверенных" слов и шаблонов. Чем беднее язык, тем легче дается правильность; и напротив, языковая ортодоксия часто совпадает с идеологической и заинтересована в упрощении языка. "Правильность"  - нужный и почтенный критерий в оценке языка только если он дополняется критериями богатства, сложности, образности, выразительности, творческого самостояния и саморазвития.

К сожалению, изнутри самого языка невозможно оценить степень его богатства. Нам, говорящим по-русски, кажется, что все наши потребности выражения этот язык вполне удовлетворяет - но это лишь потому, что сами потребности формируются языком, мы чувствуем и мыслим под наличный словарь. Обитатели Флатландии тоже ведь чувствуют себя пространственно полноценными в своих двух измерениях.  Загипнотизированные изречениями Ломоносова и Тургенева о величии и могуществе русского языка, мы почиваем на лаврах 19-го века, предпочитая не замечать, как скукоживается наш язык на лингвистической карте 21-го века, впадая в провинциальную зависимость и подражательство и все более скудея средствами самовыражения.

Неужели для обозначения каждодневной деятельности миллионов  образованных людей, посылающих электронную почту, в русском языке не нашлось более удобного выражения, чем  дурацкое, лингвистически унизительное  "посылать  по мылу" - искаженное до бессмыслицы звукоподражание английскому email? Почему русскому слову "исследовать" соответствуют по крайней мере четыре английских (investigate, examine, research, explore), a слову "вина"  - три  (fault, guilt, blame), и как  по-русски передать существенную разницу их значений? Как проделать тонкую и общественно необходимую работу мысли, сказавшуюся в лексической разбивке этих слов.  Два языка - как два решета с разным размером ячеек.  Английский - мелкое сито, он все на себе держит, различает тончайшие оттенки. Вот хотя бы слово "оттенок": по-английски это и shade, и tint,  и hue, и touch. Сознание, которое уже подготовлено языком к разграничению определенных понятий, начинает с более высокого уровня концептуальной деятельности, чем сознание, где они слились в одном слове.  Конечно, есть и такие тематические зоны, где русский язык проводит больше разграничений, чем английский (truth п правда, истина; blue -  синий, голубой), но, как правило, соотношение обратное.

Если английский язык в течение 20 в.  в несколько раз увеличил свой лексический запас, до 750 тысяч слов, то русский язык скорее потерпел убытки и в настоящее время насчитывает, по самым щедрым  оценкам, не более 150 тыс. лексических единиц. Новейший "Большой академический словарь русского языка", первый том которого выпущен в  2005 г. петербургским Институтом лингвистических исследований РАН,  рассчитан на 20 томов, долгие годы подготовки и издания. В него предполагается включить  всего 150 тысяч слов - и это с учетом всего того, что принесли в язык послесоветские годы. Понятно, что на одно русское слово-понятие приходится несколько английских. Можно ли сравнивать: 750 тысяч слов - и 150 тысяч (а если без лексикографических приписок, то всего лишь 40-50)! [4]

Не по этой ли причине никак не удается составить удобный в пользовании тезаурус русского языка, подобный англоязычному Тезаурусу Роже (Roget), существующему во множестве версий (полные, сокращенные, университетские, школьные, для офиса, для дома...)? Для тезауруса, разбивающего словарный запас языка на множество  тематических категорий и рубрик, существенно, чтобы одна идея выражалась рядом близких по смыслу,  семантически или ассоциативно связанных слов. В русском языке просто не набирается такого числа слов, чтобы  образовывать эти ряды; на каждую тему или идею (с редкими исключениями) приходится  одно-два-три слова. Порой создается впечатление, что русский язык прикладывает тыльную сторону ладони к тем же предметам, которые английский досконально ощупывает кончиками пальцев. Ощущение мира более смутное, общее, расплывчатое, чем в английском. То ли звенит в голове, то ли мурашки по коже.   Вот о чем нужно бить тревогу: насколько русский язык в нынешнем своем состоянии позволяет производить работу мысли, необходимую для полноценного включения в ноосферу 21-го века, для концептуального  воздействия на умы и информативного взаимодействия с другими языками.

    Между тем масштабные общественные дискуссии о языке вспыхивают в России, как правило,  только в связи с проектами орфографических реформ, затрагивающими самые второстепенные и формальные аспекты в жизни языка.  Как будто судьба языка зависит от правописания "цы" или "ци" или от использования дефиса в наречиях, а не от того, насколько богат понятиями и смыслами этот язык и способен ли он расти и ветвиться из собственных корней. Какая-то догматическая косность висит над темой языка в России. В спорах о двоеперстном или троеперстном крестном знамении Россия дожила до того, что вообще перестала быть  христианской страной.  Так же вот в спорах о правописании "и" и "ы" после щипящих Россия  может дожить до того, что кириллица вообще за ненадобностью будет сдана в архив и забыта через одно-два поколения, так что Пушкина, Достоевского и Толстого нашим правнукам уже придется читать на латинице. Хорошо еще если не в английском переводе.  Или на "руслише" ("рус-ский инг-лиш"), который станет одной из провинциальных версий английского, с малым вкраплением туземных словечек,  вроде "toska" и "bespredel".   Не орфографические реформы должны заботить российское общество, а  перспективы  творческой эволюции русского языка, его лексическое богатство и грамматическая гибкость, способность вбирать и множить тончайшие оттенки мысли,  чтобы в просвещении и умственной плодовитости стать наравне с новым веком.

------------------------------------

1. Новые слова и значения. Словарь-справочник по материалам прессы и литературы 80-х годов, под ред. Е. А. Левашова. СПб., Дмитрий Буланин, 1997.
Давно обещанное издание по материалам 1990-х так и не вышло в свет.

2. Новое в русской лексике. Словарные материалы-81, под ред. Н. З. Котеловой. М., 1986, с. 5.

3.   "Стандарты письменного общения, нормы внятности задаются электронными средствами коммуникации, а кириллица мало того, что маленький островок в море электро-письмен, она еще сама раздробила себя на несколько кодировок, из-за чего многие русские переписываются на латинице. Этот период "новофеодальной" раздробленности  вряд ли  пройдет  без тяжелых последствий для кириллицы: латиница ее начинает вытеснять даже среди русскоязычных. Даже сербы, у которых особые причины не любить латиницу, постепенно на нее переходят. Так что, возможно, через сто лет кириллица останется именно азбукой художественного письма, отличительным эстетическим признаком, хотя одновременно появятся и произведения, созданные на "живой", разговорно-деловой латинице (как Данте перешел от литературной латыни к живому, хотя и "вульгарному" итальянскому и стал одним из основоположников новоевропейских литератур). Латинская версия русского начнет эстетизироваться, появится дополнительная возможность многозначной игры со словами других языков... Говорю это с ужасом, но представляю неизбежность такого поворота вещей." Михаил Эпштейн. О будущем языка. Журнал "Знамя", #9, 2000 (в разделе "Конференц-зал: Национальная специфика литературы - анахронизм или  неотъемлемое качество?").

4. О количестве слов в современном русском языке см. в  книге Михаил Эпштейн,  "Знак пробела. О будущем гуманитарных наук, М., НЛО, 2004, сс. 365-368, либо в сотом выпуске "Дара".

__________________________________________________________________
Сетевой проект Михаила Эпштейна "Дар слова" выходит с 17 апреля 2000.  Каждую  неделю  подписчикам  высылается несколько новых слов, с определениями  и примерами  употребления. Этих слов нет ни в одном  словаре, а между тем они обозначают существенные явления и понятия, для которых  в языке и общественном сознании еще не нашлось места. "Дар"  проводит также дискуссии о русском языке, обсуждает письма и предложения читателей.  "Дар" может служить пособием по словотворчеству, введением в  мир языковых фантазий и мыслительных технологий. "Слово управляет мозгом, мозг -  руками, руки - царствами"  (Велимир Хлебников).

Подписывайте на "Дар" ваших друзей и знакомых
Форма для подписки - там же, где все предыдущие выпуски